— Предательство не доставляет особых страданий, если нет любви, — сказала она. — Я всю свою жизнь прожила, балансируя на краю обрыва, сомневалась, плела интриги. Я научилась разбираться в людях. Нора — воплощение доброты и невинности. Я высоко ценю эти два качества, хотя и не обладаю ими сама.

— Я ее ненавижу.

— Знаю. — Елизавета замолчала, прислушиваясь к женским голосам в соседней комнате. — Они возвращаются. Послушай меня, мой дикарь. Ничего не предпринимай, пока не посоветуешься с нашим общим другом. Он узнает правду.

— Как пожелаете, Ваше высочество.

Кристиан поцеловал руки Елизаветы и занялся своим мешком. Он заталкивал в него товары, когда в комнату вошли фрейлины и стражники. Его вывели на задний двор, где его вновь окружили слуги. Лишь спустя несколько часов он вышел за ворота и притворился, что направляется в соседнюю деревню.

Энтони-Простофиля ждал его в лесу с лошадьми и чистой одеждой. Кристиан бросил гиганту свой мешок и скинул залатанный плащ.

— Мы отвезли ее в Фале, — объявил Энтони, предваряя вопрос Кристиана, — и это не слишком ее обрадовало.

— А мои гости?

— Большинство тоже уже там. Саймон Спрай, Иниго со своими людьми, Мег и ее шлюхи.

Кристиан накинул на плечи черный плащ и застегнул серебряную пряжку. Затем подтянул пояс и поправил ножны с мечом.

— А мой отец?

— Сегодня ходил по своей комнате. Шлет тебе свою любовь.

Взяв из рук Энтони поводья, Кристиан вскочил на лошадь. Из кошеля, притороченного к поясу, достал запечатанное письмо и вручил его слуге.

— Отвези это графу и возвращайся ко мне в Фале. И помни, ни слова о нашей милой предательнице. И перестань отшатываться от меня, дурак. Я не тебя собираюсь наказывать.

— Мы все дрожим и трясемся перед тобой в эти дни, все твои верные вассалы и все шлюхи.

— Скажи на милость, вы же не грудные дети.

— Нет, Кит. Каждый из нас обязан тебе жизнью. Мы рады отплатить тебе, чем можем, за твою заботу. Просто мы все уже видели, как ты умеешь мстить, и нам жаль молодую леди.

Энтони едва успел уклониться от удара хлыстом.

— Жаль! — заорал Кристиан. — Жаль, вот как? Вы отца моего должны жалеть. Она устроила ему ад, да и мне тоже. Говорю тебе: я своими глазами видел, как уходила из него жизнь, зная, что он страдает по моей вине. — Лошадь, обеспокоенная свистом хлыста и громким голосом Кристиана, пританцовывала на месте. Он успокоил животное, не отводя взгляда от Энтони. — Запомни, я не хочу больше слышать причитаний по поводу моей суки жены и ее тяжелой судьбы. Любому, кто осмелится хотя бы посмотреть на нее с участием, я вырву глаза.

Кристиан пришпорил коня и умчался прочь, оставив Энтони-Простофилю глотать поднятую копытами пыль и приходить в себя после взрыва хозяйского гнева.

Никто не остановит его, сказал себе Кристиан. Он не будет слушатъ нытья слабаков и глупцов. Душа его жаждала мести, и он отомстит, отомстит, несмотря на протестующий внутренний голос. Он не будет слушать. Слушать — значит потакать собственной слабости, а он давно поклялся себе, что никогда больше не поддастся слабости.

ГЛАВА 16

На следующий день ближе к закату Кристиан выехал из леса и остановился, созерцая поросшую травой равнину, возвещавшую, что уже недалеко до Фале и… Норы. Опоясанный рвом замок стоял на холме, возвышаясь среди окружавших его лугов. Замок был старый — его построили предки Кристиана еще до того, как восемьдесят лет назад Тюдоры уничтожили последнего короля из династии Плантагенетов, — но Кристиан предпочел перебраться сюда, а не в фамильный замок Монфоров — массивное каменное сооружение, сырое, холодное, грозное.

Возможно, замок Монфор был бы лучшей тюрьмой для его жены, но Фале находился всего в дне пути от Лондона, а Кристиан хотел быть поближе к отцу. Кроме того, он послал людей разыскать тех, кто работал в саду, где Нора прятала донесения, и должен был находиться поблизости на случай, если его разведчики разузнают что-нибудь новое. А еще ему было легче подвергнуть Нору наказанию в собственном доме, ибо, сделай он это в любом другом месте, его отец мог бы узнать, что происходит, и принялся бы осыпать его упреками.

Пустив лошадь в галоп, Кристиан поехал через луг. Вскоре он приблизился к Фале настолько, что разглядел отражавшиеся в воде рва коричневые камни стен, зелень обвивавшего их плюща, голубое, как персидский шелк, небо. Красные трубы торчали на крыше, скрывая башенку, куда он приказал поместить Нору.

Он придержал лошадь, подъезжая к подъемному мосту, и ответил на приветствия нескольких крестьян, которые принесли что-то в замок и теперь возвращались домой. У лестницы перед главным входом он остановил коня. Подбежавший мальчонка-грум принял поводья, и Кристиан спешился. Он уже дошел до середины лестницы, когда какой-то жужжащий звук заставил его застыть на месте. Клинок из тонкого металла вонзился в дверь за мгновение до того, как Саймон Спрай открыл ее. Вор, моргая, взглянул на клинок, проткнувший дубовую панель рядом с его носом, затем снова скрылся внутри, захлопнув дверь.

Кристиан стукнул перчатками для верховой езды по ладони и сказал, глядя на клинок:

— Добрый вечер, мой сладкий.

— Мерзкое шлюхино отродье, — откликнулся откуда-то сзади голос Блейда.

— Удивительно, как тебе удается произносить самые мерзкие похабства с интонацией студента из Оксфорда. Ну что, вспомнил свое прошлое?

Блейд пересек двор, поднялся по лестнице и, остановившись ступенькой выше своего нового хозяина, повернулся и посмотрел ему в лицо.

— Что ты сделал с Норой?

— Занимайся своим делом, мой сладкий, а то придется тебя проучить.

Кристиан прошел мимо Блейда, но юноша взбежал по лестнице и встал перед дверью.

— Она бледная как труп, даже на солнце дрожит и не хочет со мной разговаривать. Ты приставил к ней своих волков и позволяешь им кусать ее. Господи, я знал, что ты злой, но мне казалось, что Нора тебе нравится. Что она сделала?

Засунув перчатки за пояс, Кристиан медленно надвигался на Блейда, который с негодованием воззрился на него, широко расставив ноги.

— Уйди с дороги, ангелочек.

— Что она тебе сделала? — повторил Блейд уже с ухмылкой. — Она что, оказалась не девственницей?

Кристиан выбросил вперед руки. Одной заломил за спину руку Блейда, другой схватил его за горло. Приподняв свою жертву, он принялся колотить ее головой о дверь, одновременно в такт ударам приговаривая:

Отпустив наконец едва державшегося на ногах Блейда, он спихнул его с лестницы, проговорив:

— Каждый раз, когда тебе придет в голову обсудить добродетель моей жены, для тебя это будет плохо кончаться. Я пришлю кого-нибудь вытереть тебе нос и уложить в постель, мой сладкий.

Он вошел внутрь. Саймон Спрай дожидался его, чтобы взять плащ. Он выставил заросший подбородок в сторону двери.

— Этот парень горячее, чем Мег под своими нижними юбками. Бесится, что его оседлали и надели узду, после того как он столько времени носился как хотел.

— Не доверяй неопытным юнцам, Саймон. Вспомни, каким я был в его годы.

— Ты и сейчас немногим старше Блейда, но я тебе доверяю.

— Тогда у тебя, старый плут, мозги не в порядке.

Кристиан отдал Саймону перчатки и вошел в зал, громко стуча сапогами по черно-белым мраморным плитам пола. Саймон следовал за ним. В камине уже горели огромные поленья — к ужину зал успеет как следует прогреться. Лягнув попавшийся ему на дороге стул, Кристиан подошел к камину и, положив руки на каминную полку, приблизил лицо к огню.

— Вы поместили ее в комнату для прислуги?

— Да, Кит, но ты уверен, что это правильно?

— Кормили ее?

— Она не спускается в зал, — ответил Саймон. — Оказавшись в этой комнате, она не стала возмущаться, а уселась на диванчике у окна, сложив руки. Знаешь, меня от нее страх берет. Такая молчаливая и спокойная. Она что-то замышляет, это так же точно, как то, что от рыбы воняет.